Интеллигенция возвращается на российскую сцену

< =" ">

Интеллигенция в третий раз в истории возвращается на российскую сцену и останется на ней навсегда или уж как минимум до следующей социальной революции, которой, хочется верить, не будет вовсе.

На фоне столь грандиозного факта очередная путинская шестилетка даже слегка отступает на второй план, хотя и она вносит свой посильный вклад в возрождение традиций этого нашего великого интеллигентского сообщества.

Ничто так не укрепляет российскую интеллигенцию в ее основах, как наличие власти, умеющей вызвать к себе у людей, мыслящих моральными категориями, такую живую, искреннюю и богатую оттенками неприязнь.

«Рассерженные горожане», «креативный класс», «средний класс» – все эти не особо удачные псевдонимы только мешают понять суть явления. Разве пропутинские активисты с «Уралвагонзавода» не «горожане» и не «рассерженные»? Разве школьные директора и прочие мелкие чины из избирательных комиссий, вынесшие на своих плечах всю эпопею фальсификаций, – это не «средний класс»? И разве братья-спортсмены Березуцкие, байкер Хирург и певец Трофим, вызванные в Ново-Огарево чокнуться за ново-старого президента, – это не «креативный класс»?

Нет уж, сердитость, зажиточность и креативность пусть будут отдельно, а интеллигентность – отдельно. Могут и не совпасть. Исторически сложившаяся российская интеллигенция – это такое сообщество людей, которое, во-первых, считает себя моральным наставником страны, народа и начальства, а во-вторых, этим начальством активно нелюбимо, от власти отстранено, а с народом состоит в довольно настороженных отношениях. Устойчивое сочетание того и другого как раз и порождает тот неповторимый набор интеллигентских качеств, некоторые из которых не каждый назовет достоинствами: политическую инфантильность, замкнутость в своем кругу, литературоцентризм и склонность до крайности преувеличивать свое влияние на ход отечественной жизни.

Но при всем при этом наша интеллигенция навсегда прописана в национальной социально-культурной матрице и поэтому раз за разом возрождается после каждой попытки ее ликвидировать.

Впервые русская интеллигенция возникла в начале второй половины XIX столетия, в эпоху Александра Освободителя. Она просуществовала больше полувека, завоевала мировую славу и была упразднена советской властью. Поскольку в эпоху революций она самонадеянно представляла себя, а вовсе не народ, в качестве главного свергателя старого режима, на нее потом и свалили всю вину за ужасы большевизма, одной из жертв которого она в действительности была.

Большевикам требовались не интеллигенты, а исполнители-специалисты, которых они для себя и воспитали, покровительственно признав их «социальной прослойкой» и даже окрестив «советской интеллигенцией». Однако матрица взяла свое, и со времен хрущевской оттепели советская интеллигенция мало-помалу начала вести себя как интеллигенция просто и, вторично обретя свои родовые свойства, повернула против режима. Свержение этого режима она, как и в прошлый раз, наивно приписала исключительно собственному водительству и вскоре опять сделалась жертвой всенародной ностальгии по старым порядкам.

В девяностые и нулевые годы интеллигенции как реального сообщества у нас не было. Были растерявшиеся интеллигенты, над которыми глумились новые русские и подшучивали технократы-реформаторы. Старые интеллигентские корифеи устроились на службу властям и потеряли лицо. Массы прежних советских интеллигентов-профессионалов деквалифицировались, люмпенизировались и потеряли самоуважение. Прежние либеральные идеалы воспринимались как самообман, а гражданское морализаторство – как смешная и устаревшая интеллектуальная техника. Люди властной вертикали, начиная от правителей путинского призыва и кончая юными карьеристами, публично щеголяли алчностью и цинизмом, выдаваемыми за знание жизни и человеческой натуры. Главным духовным авторитетом эпохи стал Сергей Шнуров – лучший и талантливейший певец пофигизма. Это было так недавно и уже ушло навсегда.

Первые признаки того, что интеллигенция возвращается, обнаружились уже несколько лет назад. Самые чуткие из карьеристов смекнули, что бахвалиться цинизмом уже не так выгодно. Эпизодически морализировать начал даже лидер нации. Отвращение к растленной системе и общественный запрос на честность, порядочность и моральность росли на глазах. Традиционные и нетрадиционные конфессии полагали, что люди теперь хлынут за духовностью именно к ним, потому что больше некуда. Но чем чаще мелькали на экранах словоохотливый столичный протопоп и его коллеги, тем увереннее понимающие люди говорили, что прорыва надо ждать совсем на другом участке.

И прорыв состоялся. Родившаяся в третий раз российская интеллигенция всего за несколько месяцев заняла свое законное место на общественной сцене.

Интеллигент – это состояние души, и сотни тысяч митингующих – бесспорные интеллигенты, независимо от образования, состоятельности и рода занятий. Вновь после долгого перерыва в стране существует активное, вдохновляемое общими идеями интеллигентское сообщество, а не какая-то аморфная «прослойка».

Возродился столь типичный для нашей интеллигенции феномен властителей дум – и мейнстримных (Акунин, Парфенов, Быков, Шевчук, Романова), и маргинальных, но умеющих вызвать огромный резонанс (группы Pussy Riot, «Война»).

Возродился и неподражаемый интеллигентский стиль, с его преувеличенной тягой к литературным эффектам (стоит послушать митинговые речи), с его стремлением все эстетизировать и театрализовать (из московских флешмобов можно составить фестиваль мирового класса), с его огромным интересом к гражданской честности и весьма слабым – ко всем другим проблемам социальной и экономической жизни.

И уж, конечно, возродилось преувеличенное представление об особых качествах интеллигента и о степени его влияния на окружающую действительность. Примерам этого заблуждения нет числа, но вот, кажется, самый характерный: великий спор о том, почему актриса Хаматова поддержала Путина и как нашей интеллигенции надлежит к этому масштабному событию относиться.

Вполне банальная ситуация (благотворительные проекты Хаматовой с самого начала и вполне сознательно строились на сотрудничестве с высшими государственными чинами и с Путиным лично, так что ее участие в пропутинских акциях – естественное продолжение этого сотрудничества) – так вот, банальная эта ситуация была раздута и мелодраматизирована сверх всякой меры. То ли Хаматова – враг, подлежащий вечному остракизму, то ли, наоборот, заложница, которую надо срочно отбить из лап недругов.

Третьего не дано, ведь по интеллигентской мифологии писательский, режиссерский, актерский и тому подобный талант будто бы наделяет своего обладателя непререкаемым моральным авторитетом. А уж слово этого морального авторитета, в свою очередь, якобы обладает волшебным воздействием на простых людей, в том числе и на их голосование. Отсюда и накал страстей вокруг хаматовского ролика.

Между тем предвыборный опрос фонда «Общественное мнение» показал, что средний россиянин оценивал такие ситуации гораздо хладнокровнее среднего интеллигента: довольно слабо интересовался мобилизацией известных людей в доверенные лица Путина, не очень такую мобилизацию одобрял и вдобавок полагал, что эти лица записывались туда чаще по расчету, чем по убеждению.

Путин набрал большинство вовсе не потому, что за него хлопотали актрисы, режиссеры и дрессировщики диких животных. Но он получил меньше половины голосов в Москве, а по реальному счету, видимо, еще и в Петербурге, потому что против него высказалась интеллигенция.

Любая власть будет иметь теперь с ней дело как с реальным, сильным, хотя и вовсе не единственным участником общественной жизни и особым сектором общественного мнения. Такого не было уже двадцать лет, и этого будет достаточно, чтобы десятые годы оказались не похожи ни на «лихие девяностые», ни на жирные нулевые.

Ну а перед третьей нашей интеллигенцией история опять ставит ту же задачу, с которой не справились обе ее предшественницы: найти свое место не над обществом и не в стороне от него, а внутри общества.

< ="originalAuthors">Сергей Шелин

Источник:< ="">