< =" "> Российская статистика подростковой смертности — это в очень малой степени про подростков, и отнюдь не только про психологию с психиатрией. Проблема детских самоубийств прежде всего социальная, напрямую связанная с нашей историей и нынешней общественной жизнью. Вернее, с ее разломами.
То, о чем рассуждает великий социолог Эмиль Дюркгейм в своих ключевых книгах, в том числе в «Самоубийстве», — главная тема новейшей истории и социологии ХХ века: общество, теряющее ориентиры и ценности при расставании с традицией. Польский социолог Флориан Знанецкий на материале личных документов крестьян показал, как можно «зависнуть» между формациями. Крестьянская молодежь в начале прошлого века уже не принимает религию, ценности и социальные ограничения своих родителей, стремится стать современной, городской, «продвинутой». Поэтому деревенские порядки не могут их ни сдержать, ни утешить. Но даже когда они успешно переселяются в город, то оказываются там чужими, дикими — отказавшимися от старых норм и не имеющими новых. То, что больше всего самоубийств у нас происходит в таких регионах, как Тыва, показывает, что этот процесс продолжается.
Советское общество, несмотря на великие достижения и свободы 60-х, в целом с урбанизацией не справилось: люмпен-алкоголизм, появившаяся в армии дедовщина, общественное лицемерие и депрессия становятся нормой именно тогда, когда начинает расти количество подростковых самоубийств. Полная надежд и открывшихся смыслов и ценностей перестройка на время обернула тренд вспять. Но в начале 90-х произошел уже просто катастрофический провал.
Российский (украинский, эстонский) подросток попал в ситуацию польского деревенского парня 20-х годов ХХ века, который презирает «отсталых» родителей и хочет «в город», где ему тоже нет места. Но «город» для них — это большой недостижимый Запад голливудского кино и рекламы, чей блеск тем ярче, чем сильнее презрение к себе и собственным стране и культуре, родителям и сверстникам. Нелюбовь ко всему вокруг и нелюбовь отовсюду — хорошая среда для суицида.
Реформаторы 90-х, как и большевики, явно не любили классиков социологии. Снова стало модно насаждать «новые ценности», говорить о косности, отсутствии предпринимательского духа и прочих грехах русской культуры. Считалось, что «в рынке» ценности ни к чему.
Свою роль сыграла и боязнь национализма: гордость за страну и опора на традиционные ценности казались (и многим еще кажутся) опасными. Двумя революциями, разрушившими основания культуры и жизни, мы создали ценностную пустоту, пространство без правды. Но, как писала в свой книге «Язык социологии» Валентина Чеснокова, «человек не должен гордиться собой — это грех, это разрушительная для него черта; но гордиться другим, гордиться своим народом — это же совсем другое. Здесь как раз истоки мотивации любви и самопожертвования. Сейчас мы получили очень ядовитую прививку от бушевавшей в течение примерно двух десятилетий русофобии, которая всячески пыталась нас заставить презирать свой народ и свою культуру».
Некоторое улучшение материальной стороны жизни и уход ложной моды на презрение к своей стране отразились на статистике самоубийств. Но мы же знаем, что как общество еще очень слабы, и чувствуем, что пустота рядом. Хочется верить, что нынешнее оживление общественной жизни в нашей стране приведет не к новой попытке жестко «переделать ценности», а к возникновению языка для поиска настоящих основ социальной жизни, к тому, что в нашей стране будет больше правды.
Предлагаем получить высшее образование в России с оплатой после получения. Купить настоящий диплом можно здесь.
