Рыночные и нерыночные каналы трансфера технологий

< =" ">

Стране, мечтающей перейти на следующий ярус мировой технологической пирамиды, придется применять как рыночные, так и нерыночные каналы трансфера технологий, параллельно развивая собственную систему генерации знаний.

Есть чистое как слеза младенца определение трансфера технологий (ТТ) 1962 года — это «процесс, посредством которого одна организация адаптирует технологию, созданную другой». За следующие пятьдесят лет от античной прямоты не осталось и следа. Что ни десятилетие, эксперты и ученые норовили добавить в рецепт новые темы и обстоятельства, в результате чего он увеличился в объеме и потерял в операциональности. Если следовать новым веяниям, легко превратиться в параноика, видящего трансфер технологий практически в любом проявлении человеческой деятельности — от международной торговли до промискуитета.

Проблема тут, конечно, в исходных терминах. В начале 1960-х, по-видимому, еще можно было отделить процесс создания (адаптации, совершенствования) технологии от ее передачи от производителя потребителю. Теперь это невозможно.

Трудности с переводом возникают во многом оттого, что уже исходный термин «технология» — весьма абстрактное понятие, плохо поддающееся как эмпирическому наблюдению, так и количественной оценке. Один из наиболее универсальных вариантов определения технологии был предложен в 1999 году Винодом Кумаром (Университет Карлтон, Канада) и его коллегами. По их мнению, технология включает в себя два первичных компонента: 1) физический, то есть такие элементы, как произведенные продукты, оборудование, инструменты, чертежи и схемы, производственные процессы; 2) информационный — это ноу-хау в сфере менеджмента, маркетинга, контроля качества продукции, система обеспечения ее послепродажного обслуживания, а также специально обученная рабочая сила и техперсонал. Что же касается производного термина «трансфер технологий», то под ним надо бы понимать процесс передачи (перемещения) из одного места в другое как физического, так и информационного компонента.

Тайное знание

Многие исследователи отмечают, что информационный компонент технологии (ноу-хау) в отличие от физического (собственно продукта), как правило, не поддается простому воспроизведению, то есть ее эффективный трансфер — передача от непосредственного разработчика конечному пользователю — сопряжен с необходимостью получения последним не только явно выраженного знания об общих принципах действия технологии, но и целого комплекса сопутствующей информации — того, что в философии науки принято называть неявным знанием (tacit knowledge).

Концепция неявного знания была разработана известным венгерско-британским ученым, одним из основателей постпозитивизма Майклом Поланьи в 50-е годы ХХ века, но долго оставалась теоретической игрушкой. Согласно Поланьи, неявное знание — это набор личностных, некодифицированных знаний, вплетенных в искусство экспериментирования и теоретические навыки ученых (и технологов), которые передаются исключительно неформальными способами и в непосредственных человеческих контактах.

В случае с ТТ данный набор «тайных знаний», которыми обладают ее создатели (в нашем контексте это страна или фирма — донор технологии), во многом определяет то, насколько полноценным окажется в итоге процесс передачи тех или иных технических знаний и решений.

Так, британский экономист Ричард Ли-Хуа подчеркивает, что реальный ТТ невозможен без параллельного трансфера знаний, поскольку именно знания (технические, экспертные решения, опыт, отработанные на практике навыки и схемы работы с конкретной технологией), а прежде всего неявные, — ключевой фактор, обеспечивающий контроль за технологиями в целом. Более того, эффективный ТТ фактически недостижим там, где существует значительный разрыв между уровнем экономического развития передающей и принимающей сторон.

Наличие скрытой составляющей технологического знания, как стало понятно сегодня, — ключевой момент проблематики трансфера технологий. Реально обладающие неявным знанием экономические агенты (фирмы, научно-исследовательские учреждения, отдельные индивидуумы-изобретатели и т. д.) при прочих равных условиях отнюдь не стремятся делиться им с чужаками, прекрасно отдавая себе отчет в том, что любая инновационная технология предоставляет конкурентные преимущества на рынке. Кроме того, сохраняя до поры до времени в тайне различные неявные элементы новой технологии, ее владельцы тем самым значительно затрудняют потенциальным конкурентам процесс ее быстрого копирования и возможного улучшения.

В то же время, по мере того как абсорбированная рынком новая технология переходит из ранней стадии в более зрелую, упорное воздержание ее владельцев от передачи вовне «полного пакета» чревато потерей возможности получения дополнительной прибыли (за счет оказания профессионального комплекса услуг по техподдержке, эксплуатационному обслуживанию, ремонту и т. п.).

Эта технологическая дихотомия есть прямое отражение стандартного процесса жизненного цикла технологии: когда последняя уже не дает владельцу возможность снимать сливки с рынка, наиболее рациональным решением становится ее скорейшая продажа (через лицензирование и другие формы трансфера).

Разумеется, у этого общего правила существуют исключения. Самый очевидный пример зажима зрелых технологий — создание ядерного оружия, неявные знания о которых, несмотря на их солидный возраст, сохраняются под семью печатями, а обратный пример — свободного и с исторической точки зрения мгновенного распространения новейшей технологии — хорошо известная история с интернетом, которому «разрешили» быструю экспансию.

Однако в целом эти исключения подтверждают главный тренд — инновационные технологии концентрируются в узкой группе высокоразвитых стран (стран-метрополий), и те делиться ими не спешат, тогда как зрелые, массовые технологии относительно быстро перетекают в остальной мир (на мировую периферию).

Мировая технологическая пирамида

Текущая картина имеет следующую конфигурацию. Наверху технологической пирамиды находится очень небольшая группа стран (США, Япония и пять-шесть ведущих европейских государств), следующий уровень — это страны — кандидаты на повышение в технологическом статусе (Китай, азиатские «драконы», еще с полдюжины европейских стран, с некоторыми оговорками Индия и Бразилия), третий слой — пара десятков неопределившихся стран (по всей видимости, Россию следует отнести именно к этой категории) и, наконец, внизу — все остальные, коих можно назвать группой стран, не имеющих реальных шансов на технологический апгрейд, или группой чистых акцепторов второсортных технологий.

Технологическая элита не испытывает никакого желания открывать свои двери для прочих страждущих, всячески ограничивает второй и третьей группе доступ к наиболее современным разработкам и придумывает различные хитроумные механизмы международного контроля за трансфером.

Самый влиятельный на сегодня международный контрольно-надзирательный орган в этой сфере — Соглашение по торговым аспектам прав интеллектуальной собственности, TRIPS, которое официально вступило в силу в январе 1995 года под давлением США, Японии и стран ЕС и затем было инкорпорировано в свод правил ВТО: в настоящее время законодательство любой страны, вступающей в ВТО, должно соответствовать базовым стандартам, установленным TRIPS. Более того, всем странам был даже установлен дедлайн — 1 января 2006 года — для приведения национальных законодательств в соответствие нормам и требованиям TRIPS, который, впрочем, как нетрудно догадаться, был в массовом порядке проигнорирован.

Здесь стоит упомянуть еще один весьма популярный у теоретиков международного ТТ тезис, согласно которому реальный трансфер (то есть передача как эксплицитных, так и неявных знаний) невозможен без наличия у принимающей стороны сильной системы защиты прав интеллектуальной собственности (ИС). Утверждение о том, что сильная система защиты ИС является необходимым условием для стимулирования процесса международного ТТ примерно с середины 1990-х фактически стало общим местом в специальной литературе, прежде всего в публикациях западных авторов. Например, согласно недавнему исследованию американцев Бранстеттера, Фисмана и Фоли (2007), по крайней мере один из самых обильных каналов международного ТТ — процесс передачи базовых технологий ТНК США своим зарубежным филиалам — существенно увеличился в тех странах, которые осуществили серьезные реформы патентного законодательства.

Однако убедительного эмпирического подтверждения существования позитивной корреляции между наличием сильного законодательства в сфере защиты ИС и ростом количества технологий, переданных в страны, обладающие таким законодательством, до сих пор никем не представлено. Вовсе не исключено, что эта корреляция на самом деле не более чем очередная красивая приманка, настойчиво подбрасываемая развитым Севером недоразвитому Югу.

В свою очередь, Юг в ответ на требования Севера обеспечить у себя должный уровень защиты интеллектуальной собственности и воздерживаться от «нерыночных» методов получения доступа к новейшим технологиям предъявляет странам-донорам вполне обоснованные претензии по части их нечистоплотности — передаваемые технологии и оборудование в основном представляют собой секонд-хенд, не обеспечивается должный уровень их технической поддержки, то есть доноры придерживают лучшие активы и блокируют трансфер неявного технологического знания (эта давнишняя пикировка Севера и Юга в теоретической литературе даже получила специальный ярлык: «дилемма трансфера технологий»).

Настаивая на своем видении того, что такое хорошо и что такое плохо в сфере обмена знаниями и идеями, обитатели технологического олимпа, в частности, постулируют необходимость игры по одним правилам для всех, то есть призывают к тому, чтобы международный ТТ осуществлялся исключительно по рыночным каналам, а злостные нарушители правовых конвенций в сфере защиты интеллектуальных прав собственности подвергались всеобщему осуждению.

Естественно, подобные требования олимпийцев не встречают понимания у представителей второго и третьего ярусов мировой технологической пирамиды, которые вполне резонно отмечают, что пресловутые нерыночные методы получения доступа к новейшим разработкам (копирование и реинжиниринг, переманивание техперсонала и промышленный шпионаж) — это один из немногих реально доступных им способов приобщиться к технологическому знанию элиты. И благодаря ему страны второго яруса, прежде всего Китай, добились в последнее время немалых успехов.

Второй ярус поджимает

Международная торговля продуктами и услугами, по мнению многих теоретиков процесса ТТ, — базовый канал перетока технологий через государственные границы. За последнее время с его хайтек-составляющей произошли серьезные изменения (далее используются данные доклада Национального научного фонда США (NSF) «Science and Engineering Indicators: 2010»).

Общий объем глобального экспорта продуктов хайтека — различных средств коммуникации, полупроводниковых интегральных схем и компьютерных комплектующих, компьютеров и офисного оборудования, фармацевтических продуктов, научных инструментов и оборудования, а также продукции аэрокосмической отрасли — составил в 2008 году 2,9 трлн долларов, что более чем втрое выше, чем в 1995-м (915 млрд). При этом основной объем (45% общей суммы) пришелся на телекоммуникационную и полупроводниковую продукцию, а также на компьютерную отрасль (20%), то есть ИКТ-составляющая аккумулировала почти две трети суммарного объема.

При этом доля недавнего лидера, Соединенных Штатов, в общем объеме мирового экспорта хайтек-продукции с 1995-го по 2008 год упала с 21 до 14%, и главным виновником этого стало резкое сокращение американского экспорта продукции ИКТ-отрасли. Заметно снизилась и доля Японии — с 18 до 8%, тогда как доля высокотехнологичного экспорта стран ЕС за это время практически не изменилась (16 и 17%). Новым же мировым лидером в этой сфере мировой хайтек-торговли стал Китай, более чем в три раза увеличивший свою долю — с 6 до 20%.

Из пяти основных категорий высокотехнологичной продукции, рассматриваемых в докладе NSF, США удалось сохранить мировое экспортное лидерство лишь в одной — в аэрокосмической отрасли, где они удерживают около 50%. Европейцы уверенно доминируют в фармацевтическом секторе (на ЕС стабильно приходится более 40% мирового экспорта в этой категории), а также сохраняют сильные позиции в аэрокосмической отрасли (чуть менее 30%) и производстве научных инструментов и оборудования (около 23,5% в 2008 году, чистое первое место).

Китай же за этот период резко вырвался вперед по части экспорта компьютеров и офисного оборудования, захватив почти 40% мирового экспортного рынка по этим группам продуктов (причем в 1995 году его доля в мировом экспорте компьютеров составляла лишь чуть более 5%), а также более чем втрое (с 7 до 22%) увеличил свою долю в экспорте телекоммуникационного оборудования и полупроводниковой продукции.

Конечная сборка ИКТ-продуктов и компонентов окончательно переместилась из США, стран ЕС и Японии в Азию, прежде всего в Китай: доля КНР в импорте различного электронного оборудования ведущими промышленно-развитыми странами мира с 1995-го по 2008 год выросла в среднем с 10 до 40–50%. Таким образом, Китай стал крупнейшим мировым сборочным цехом ИКТ-продукции, тогда как страны так называемой «азиатской девятки» (Индия, Индонезия, Малайзия, Филиппины, Сингапур, Южная Корея, Тайвань, Таиланд и Вьетнам) дружно переквалифицировались в главных поставщиков ИКТ-комплектующих и полуфабрикатов: доля этих стран в импорте Китаем этих видов продукции выросла с 40% в 1995 году до 71% в 2008-м, а особенно заметно за этот период выросла импортная доля Тайваня — с 11 до 23% и Южной Кореи — с 8 до 14%.

Впрочем, подобная резкая перегруппировка сил в сфере международной торговли высокотехнологичными продуктами, прежде всего произошедшая смена мирового лидера, не свидетельствует о потере промышленно-развитым Севером технологического лидерства. Добившись успехов в перераспределении в свою пользу производственных мощностей в мировом хайтеке, Китай пока не может похвастаться тем, что ему удалось получить контроль над ключевыми технологическими составляющими этих производственных процессов. Согласно некоторым оценкам, в среднем лишь 15% общей добавленной стоимости китайской экспортной продукции в ИКТ-сфере создается непосредственно на сборочных заводах КНР.

Наконец, стоит упомянуть, что Соединенные Штаты компенсируют свой приличный суммарный дефицит в торговле хайтек-продукцией за счет предоставления значительного объема различных интеллектуальных услуг, так называемых knowledge-intensive services, прежде всего в сфере научно-технологического, финансового и бизнес-консалтинга, что по сути означает торговлю неявным знанием. Этот экспорт принес Соединенным Штатам в 2007 году 185 млрд долларов, тогда как импорт тех же услуг составил 138 млрд (профицит почти 50 млрд долларов). А основными реципиентами этих услуг были страны Евросоюза (42%) и Латинской Америки (21%), тогда как на Азиатский регион они распространялись в значительно меньших объемах.

Инвестиции или лицензирование

Другой важнейший рыночный канал МТТ — прямые зарубежные инвестиции (ПЗИ). Любым фирмам, стремящимся выйти на зарубежные рынки, приходится делать выбор между ПЗИ и лицензированием своей технологии (причем в последнем случае, как правило, принимается решение о создании СП с какой-либо местной компанией). При прочих равных в данном случае фирма — владелец новой технологии, как правило, предпочтет ПЗИ, тогда как фирма, располагающая относительно зрелой технологией, скорее, будет склоняться в пользу второго варианта. Выбор ПЗИ более типичен и для компаний, активно инвестирующих во внутренние НИОКР (из-за вполне понятного желания сохранить за собой контроль над ценной интеллектуальной собственностью).

ПЗИ — достаточно быстрый способ трансфера технологий, но страна-реципиент при использовании этого канала не всегда получает полноценный доступ к ноу-хау. Поэтому многие быстроразвивающиеся страны, особенно в Восточной и Юго-Восточной Азии (например, те же Южная Корея и Китай, а еще раньше — Япония), в своей госполитике на протяжении долгого времени ориентировались на жесткое ограничение притока ПЗИ, взамен которого предпочитали активно стимулировать техлицензирование и создание СП. Зарубежным фирмам зачастую указывали на необходимость делиться своими технологиями с местными фирмами в обмен на возможность ведения нормального бизнеса в этих странах.

О разной скорости ТТ в различных каналах свидетельствуют данные исследования американских экономистов Эдвина Менсфилда и Энтони Ромео, проинтервьюировавших топ-менеджеров нескольких десятков высокотехнологических фирм США. Отвечая на вопрос о том, сколько в среднем времени уходит на процесс ТТ в разных его ипостасях, американские бизнесмены дали понять, что в случае трансфера посредством ПЗИ в страны развитого мира требуется минимум времени (их усредненная оценка — порядка пяти-шести лет), процесс переноса технологий посредством ПЗИ в развивающиеся страны занимает около десяти лет, и наконец, в случае с использованием лицензионных схем и/или создания СП в развивающихся странах сроки ТТ в среднем уже составляют 13–14 лет. Из этих результатов напрашиваются уже хорошо знакомые нам выводы: обладающие развитыми технологиями страны не торопятся делиться ими с менее развитыми государствами, в качестве первоочередных объектов ПЗИ они выбирают, как правило, близкие себе по уровню технологического развития, и лишь тогда, когда технология достигает зрелого уровня, охотно сплавляют ее на сторону.

Эта констатация находит подтверждение и при рассмотрении общей картины инвестиционных потоков западных транснациональных компаний в технологоемких отраслях мировой экономики. Так, согласно данным Бюро экономического анализа США (BEA), в этих отраслях (BEA рассматриваются те же пять основных отраслей, что и в анализе динамики мировой торговли хайтек-продукцией NSF) общий объем ПЗИ американских ТНК в 2008 году составил 121 млрд долларов (в 2000 году — 87 млрд). При этом основными регионами и странами — реципиентами их инвестиций были государства Евросоюза (более трети общего объема в 2008 году). Европейский маршрут превалировал и в сфере оказания интеллектуальных услуг транснациональными корпорациями США. Например, на ЕС приходилось 64% (78 млрд долларов) от общего объема knowledge-intensive services американских транснационалов в IT-секторе (для сравнения: Китаю от этого информационного пирога достались лишь скромные 2%), а в секторе профессиональных, научных и технических услуг страны Евросоюза получили 53 млрд долларов из 81 млрд, причем и в этой ключевой подгруппе доля Китая была ненамного выше — лишь около 5%.

Четвертая стадия мастерства

Относительные успехи Китая и других стран второго яруса в мировом трансфере технологий были бы невозможны, если бы ими использовались только рыночные каналы ТТ. Согласно одной из множества моделей, предложенной китайскими исследователями (Цзинси Дин, Яцзюн Сюэ и др.) для описания процесса технологической имитации, в исторической динамике можно выделить четыре последовательных этапа (в порядке возрастания технологического мастерства обучающейся стороны и соответствующего роста доли неявного знания):

• простая (чистая) имитация;
• инновационная («креативная») имитация:
• «подражательная» инновация;
• самостоятельная (независимая) инновация.

Как полагают разработчики этой модели, через все этапы развития, например, прошла в послевоенное время китайская фармацевтическая промышленность. В частности, по их оценкам, первый этап (с упором на тотальный реинжиниринг патентованных иностранных препаратов) длился примерно до середины 1980-х, а начало следующей фазы во многом было обусловлено внешними факторами, прежде всего принятием в апреле 1985 года в КНР первого закона о защите прав на интеллектуальную собственность (закон о патентной защите).

Инновационно-имитационный этап, сопровождающийся быстрым ростом инвестиций местных фармкомпаний в осуществление собственных НИОКР, по оценкам авторов, был существенно более коротким — уже к середине 1990-х китайские производители лекарств вполне созрели до уровня, соответствующего третьей стадии.

Впрочем, наступлению этапа «подражательных» инноваций тоже способствовало очередное ужесточение законодательства, в частности принятие в 1993 году поправок к закону о патентах и к закону о регистрации товарных знаков, существенно приблизивших их к международным стандартам в сфере защиты ИС. На этом этапе, согласно официальной статистике, общее число поданных местными фармкомпаниями патентных заявок с 1994-го по 2007 год выросло более чем в 200 раз.

Высшая стадия технологического мастерства — этап начала генерации самостоятельных инноваций, — как полагают китайские исследователи, была достигнута в конце прошлого десятилетия (примерно в 2008 году), однако приводимые ими статистические данные о текущем уровне НИОКР-активности местных фармкомпаний и общем количестве научно-технического персонала, занятого в отрасли (менее 40 тыс. человек на весь Китай), пока заставляют усомниться в справедливости этого утверждения.

Более того, по мнению многих западных аналитиков, массовая технологическая имитация и копирование в китайской фармацевтической (а также в родственной химической) промышленности до сих пор продолжают процветать, регулярно порождая все новые и новые юридические тяжбы о защите ИС в этих отраслях.

Но как бы то ни было, одной из наиболее серьезных стратегических проблем для современного Китая и ряда его соседей по региону, еще раньше вступивших на путь активного использования нерыночных каналов ТТ (прежде всего Кореи и Тайваня), постепенно становится необходимость все больше соответствовать цивилизованным правилам большой технологической игры, декларируемым промышленно развитой элитой в качестве базового условия доступа к новейшим разработкам. Представителям второго яруса технологического олимпа предстоит также решить другую сложнейшую задачу — научиться эффективно переваривать полученное честными и нечестными способами, то есть не только обеспечить широкую диффузию новых технологических идей и решений среди местных компаний, но и освоить четвертую стадию технологического мастерства — научиться самим производить «тайное знание».

Что в этой ситуации делать России, которая вплоть до 1990-х принадлежала к элитному технологическому клубу, а сегодня рискует потерять позиции даже во втором эшелоне? На наш взгляд, стране необходима достаточно разнообразная технологическая политика, комбинирующая как рыночные, так и (несмотря на вступление в ВТО) нерыночные каналы трансфера технологий. Во-первых, если мы хотим занять достойные позиции в «горячих» отраслях мировой экономики, таких как микроэлектроника, биотех, новые материалы и новая энергетика, нам никуда не деться от промышленного шпионажа. Говорить об этом не принято, но сильные государства помогают лидерам национального бизнеса в этой непубличной деятельности и системой подготовки кадров, и политическим ресурсом. Во-вторых, необходимо привлекать высококвалифицированный персонал из других стран, прежде всего представителей диаспоры. В-третьих, нам нужно организовать системную работу с открытыми источниками информации в интересах бизнеса. Он, конечно, и так вынужден этим заниматься, но для успешного технологического скрининга нужен дальний горизонт планирования, для этого потребуется участие государства, заботящегося о технологической информации, которая будет использоваться фирмами лет через десять-пятнадцать. Что касается рыночных каналов, то правильная их комбинация может быть изобретена лишь после того, как будет четко сформулирована национальная промышленная политика. В одних отраслях окажутся предпочтительными ПЗИ, в других создание — СП или лицензирование. Где-то нам предстоит период старательного копирования, а где-то мы можем замахнуться на творческое заимствование или даже на технологическое творчество. А главное, пока мы окончательно не потеряли способности воспроизводить то самое неявное знание хотя бы по некоторым технологическим направлениям, необходимо этот процесс всячески стимулировать. Научные и инженерные школы, отраслевые НИИ, сильные технические вузы, корпоративные лаборатории и опытные производства — вот сферы обитания tacit knowledge. Без них мы никогда не преодолеем имитационную стадию и перенесенные технологии так и не превратятся в точки роста собственных инноваций.     

< ="originalAuthors">Дан Медовников, Тигран Оганесян

Источник:< ="">